Строительство протонного центра в димитровграде
Испытания состоялись в рамках визита руководителя ФМБА России Владимира Уйба и заместителя Министра здравоохранения РФ Сергея Краевого 18 марта 2017 года
В настоящее время завершается механическая сборка оборудования Центра протонной терапии, подключение питания, сетей управления, систем охлаждения, подачи сжатого воздуха и медицинских газов к установкам и шкафам управления. Уже выполнены сборка и подключение механических систем комнат лечения гантри, линии (системы) транспортировки протонного пучка, а также протонного циклотрона и его вспомогательных систем. В рамках текущего цикла работ специалистами IBA будут проведены предпусковые испытания циклотрона, опробование различных элементов установки поочерёдно и проверка надежности работы системы управления контролем доступа в зону работы оборудования.
По статистическим данным, в РФ в протонной лучевой терапии нуждаются 30-50 тысяч человек в год. Она показана 7-8% онкологических больных, среди детей с различными опухолями эта цифра достигает 90%. Основным отличием данного центра от существующих экспериментальных лабораторий будет его высокая пропускная способность. В протонном корпусе ФВЦМР ФМБА России будут оказывать помощь 1200 пациентам ежегодно. Сдача объектов Центра в эксплуатацию будет происходить поэтапно в течение 2017-2018 годов, с выходом на проектную мощность в 2019 году. В Центре предусмотрена консультативная поликлиника, ПЭТ-центр, радиологический центр, корпус радионуклидной терапии на 37 активных мест и круглосуточный стационар на 312 мест.
Напомним, проект по созданию центра медицинской радиологии реализуется на территории Димитровграда по госпрограмме «Создание федеральных центров медицинских радиологических технологий» в рамках исполнения поручения Президента РФ. В структуру учреждения входят более двадцати корпусов, среди которых протонный центр. По распоряжению Председателя Правительства РФ Дмитрия Медведева на строительство и приобретение жилья для медицинских работников атомной отрасли в Димитровграде до 2019 года будет направлено 2,8 миллиарда рублей. По поручению Губернатора Сергея Морозова на региональном уровне также будет увеличено финансирование строительства социальных объектов в Димитровграде.
На протяжении последних 4-х лет ежегодно на обеспечение деятельности Димитровграда направляется порядка 300-400 млн рублей. Город в течение двух лет должен изменить всю инфраструктуру жизни и гостеприимства. Открытие ФВЦМР – это около 1,5 тысячи рабочих мест для высококлассных местных и приезжих специалистов, это приток пациентов и медицинских туристов.
В настоящее время проходит активная подготовка всей инфраструктуры, благоустройство города Димитровграда. В апреле начнутся подготовительные работы по строительству автомобильных дорог от жилых домов до Федерального высокотехнологичного центра медицинской радиологии (ФВЦМР) и автомобильной дороги вдоль территории ФВЦМР. Для обеспечения сотрудников ФВЦМР жильём потребуется более 900 квартир. Сегодня в Димитровграде проводится комплексная застройка и часть из этих квартир уже готова. В будущем планируется строительство детского сада и школы в микрорайоне Академгородок.
Для встречи пациентов, которые будут приезжать в г.Димитровград начато строительство гостиничного комплекса международного класса. Ориентировочный ввод объекта в эксплуатацию – декабрь 2018 года. Это позволит увеличить номерной фонд города на 128 гостевых мест, будет создано 80 новых рабочих мест.
«Очень не хочется скатываться до «схематоза»
Планы по созданию в России суперклиники, имеющей в арсенале передовые методики медицинской радиологии и технологии ядерной медицины одновременно, были сверстаны еще в середине 2000 ‑ х. Так родился проект первого в стране и одного из крупнейших в Европе центра протонной терапии в Димитровграде. Растянувшееся на десятилетие строительство и оснащение ФВЦМР, рассчитанного на лечение 1 200 пациентов в год, обошлось почти в 20 млрд бюджетных рублей. Обогнавший государственного колосса частный проект стоил инвесторам 7,5 млрд. За прошедшие с момента открытия два с лишним года лечение в протонном центре МИБС за счет регионов и благотворительных организаций получили более 700 пациентов, тогда как потребность в протонной терапии в России только среди детей с онкологическими заболеваниями, по оценкам экспертов, варьируется от 500 до 2 тысяч курсов лечения в год.
Основатель МИБС Аркадий Столпнер объяснил Vademecum, при каких условиях участие бизнеса в развитии сегмента протонной терапии будет эффективным.
«НИКТО НЕ ПРЕДПОЛАГАЛ, ЧТО ЧАСТНИКИ БУДУТ ОКАЗЫВАТЬ ВМП»
– Можете подробнее рассказать, как запускался питерский протонный центр?
– Мы сами его проектировали и даже получили архитектурную премию за проект – «Золотую капитель». Сами его строили и даже были вынуждены открыть собственную строительную компанию, потому что качество и скорость сторонних подрядчиков нас совершенно не устраивали. И, конечно, с точки зрения клинической подготовки мы очень основательно подошли к делу, начав обучение персонала за два года до планируемого старта. Возили наших сотрудников на стажировки в лучшие протонные центры по всему миру – в Европу, Америку, Японию. Это были совсем не кратковременные визиты, наши ребята готовились серьезно, месяцами там пропадали.
Перед самым клиническим стартом мы заключили контракт с одним из лучших в мире протонных центров – в университете Пенсильвании. Они должны были приехать к нам в конце 2017 года, но что ‑ то у них не сложилось, и мы специально под их визит сдвинули на пару месяцев дату нашего старта. К их приезду мы подготовили более двадцати пациентов с различными онкологическими заболеваниями – как взрослых, так и детей. Вместе с американцами разбирали одного пациента за другим, под их контролем готовили планы и начинали лечение. Наши гости удивлялись: зачем начинать с таких сложных пациентов? Лучше взять попроще для начала. Но присутствие опытных коллег очень помогло нам, мы начали втягиваться в процесс.
вложено в Протонный центр МИБС
Когда американские онкологи уехали, мы не остались в одиночестве: практически все наши планы с помощью телемедицинских технологий контролировал Зелиг Тухнер, 15 лет проработавший руководителем протонного центра в университете Пенсильвании. Так мы практически мгновенно перенесли в Россию их качество. Незримое присутствие лучших в мире специалистов придавало уверенность, мы довольно быстро начали набирать собственный опыт: 200 человек пролечили в первый год, 400 – во второй. В этом году мы планировали пролечить 600 больных, но, похоже, пациентов может оказаться больше.
В 2020 году мы, наконец, должны получить федеральные субсидии на лечение пациентов со всей России. Это деньги из федерального бюджета на оказание ВМП. Но сейчас, судя по всему, мы не сможем тратить получаемые по этому каналу средства на то, что считаем правильным и нужным. Например, на возврат инвестиций или строительство второй очереди нашего проекта – госпитального корпуса. Дело в том, что источники финансирования для государственных и частных медицинских организаций очень сильно отличаются.
Ни одному руководителю государственного медучреждения не придет в голову тратить деньги, полученные за оказание медуслуги, на строительство нового здания. Вся система финансирования медпомощи в России заточена под государственные учреждения. Когда она разрабатывалась, никто не предполагал, что частники будут оказывать ВМП. А с этого года такое стало возможным, поэтому, наверное, нужно что-то менять.
Нас не интересует прибыль для выплаты дивидендов. МИБС уже почти 20 лет живет как некоммерческая организация, вся прибыль расходуется в уставных целях, то есть на развитие инфраструктуры и оказание медицинских услуг. Когда мы строили протонный центр, мы понимали, что быстро инвестиции не вернутся, но мы рассчитывали на хороший финансовый поток, который собирались реинвестировать в наше дальнейшее развитие. Теперь мы понимаем, что, если ничего не изменится, мы не сможем вернуть инвестиции никогда, это просто не предусмотрено в структуре тарифа.
– Но у вас же наверняка были какие ‑ то предварительные договоренности с Комитетом здравоохранения Санкт ‑ Петербурга?
Дело в том, что мы не хотим оказывать платные услуги гражданам России. Мы строили этот центр, чтобы лечить главным образом детей, а какая молодая семья может позволить себе лечение за 2 млн рублей? Поэтому мы всегда ратовали за госфинансирование дорогостоящего лечения. Скоро эти средства появятся и благотворительным фондам не нужно будет собирать на лечение детей с миру по нитке.
– Когда они появятся, какая там сейчас процедура?
– Мы зарезервировали счет в казначействе, сообщили в Минздрав РФ. В ближайшее время мы заключим тройственный договор с ФФОМС и Минздравом и начнем лечить пациентов со всей России.
«ГОЛЫЙ» ПРОТОННЫЙ ЦЕНТР – ЭТО ТУПИК»
– Сколько всего пациентов вы должны пролечить за год по плану? Шестьсот случаев, больше?
– Заметно больше мы не сможем, потому что лечим очень много детей. Например, из 80 пациентов, проходящих сейчас курс протонной терапии, 66 детей, причем в день мы выполняем 25–30 анестезий, что отнимает много машинного времени. Поэтому 750–800 человек в течение 2020 года – это максимум.
– Другие частные компании тоже инвестируют в клинические мощности и задействуют их, работая по тарифам ОМС. Как у них это получается?
– Есть несколько успешных историй работы частников в системе ОМС. Прекрасно существует, например, гемодиализ, но они возвращают инвестиции через расходники. Большинство медорганизаций, у которых объем выручки по ОМС превышает 45–50%, испытывают трудности в использовании финансовых средств. Наверное, можно придумать какие ‑ то схемы, которые позволили бы как ‑ то изымать деньги из оборота, а потом возвращать их обратно, реинвестируя в инфраструктуру, но очень не хочется скатываться до «схематоза».
– Ваш основной бизнес позволит поддерживать этот проект?
– Проект как таковой не нуждается в поддержке со стороны основного бизнеса. На функционирование центра денег будет достаточно. Основная проблема в том, что дальнейшее развитие проекта невозможно – взять средства уже неоткуда, а основной бизнес с таким объемом инвестиций не справится. И это влияет на наши инвестиционные планы. Если система финансирования в принципе не предусматривает возврат инвестиций, то за счет каких средств развиваться?
– Но потребность в протонной терапии в стране от этого не уменьшается? Сколько нужно будет построить протонных центров, чтобы ее удовлетворить?
– Напротив, потребность будет увеличиваться. Мне трудно сказать и оценить, сколько государство должно построить протонных центров, как оно будет их финансировать, кто будет эти деньги получать и как тратить. Я теперь, честно говоря, не понимаю, наш центр нужен или нет.
– Не уверен. В краткосрочной перспективе, конечно, нужен, я понимаю. Но уже в среднесрочной перспективе будут проблемы. Потому что даже лучший в мире центр, будучи «голым» протонным центром – без всего, что нужно собрать под одной с ним крышей, без стационара, без всех новых технологий, всего того, что мы собирались сделать, – это тупик. Девять лет назад, когда я все это планировал, у меня весь проект был целиком в голове. Мы планировали построить сам центр протонной терапии, а затем еще один корпус и заполнить его самыми современными технологиями.
Борьба с онкологическими заболеваниями – это не только протонная терапия, но и традиционная фотонная хирургия, химиотерапия, тераностика и многое другое. Все, без чего невозможно оказывать комплексную помощь больному. Но на старте проекта я и представить себе не мог, что законодательство таково, что, если мы не будем оказывать платные услуги на свободном рынке, я не смогу вернуть ни копейки из своих инвестиций.
– Тем не менее вы сейчас достраиваете стационар?
– Это совсем другое: тариф на протонную терапию включает госпитализацию, поэтому всех пациентов, которые будут лечиться по федеральным квотам, мы вынуждены будем госпитализировать. Хотя с точки зрения медицины это часто не нужно. И 60–70 простых онкологических коек совсем не то, что было задумано. И объем инвестиций несоизмерим с тем, что планировалось. Мы строим эти койки, чтобы ежедневно не возить пациентов на лечение из нашей онкологической клиники. Стационар очень близок к сдаче, но это случится не раньше, чем через месяц.
– Вопрос о тарифе: 2,5 млн рублей, если вам разрешат их расходовать по своему усмотрению, приемлемая компенсация расходов для этого вида медпомощи?
– Нас устраивает. Все ведь зависит от эффективности. Я всегда говорил, что проблема не в недостатке средств, а в эффективности их использования. Для нас это отличный тариф, позволяющий оказывать качественную медицинскую помощь, оплачивать работу персонала, продолжать обучение сотрудников, а с учетом нашей эффективности – даже развиваться, тратить деньги на новое строительство, вкладывать во все, что можно, и даже в то, что нельзя. Но пока средства можно пускать только на оперативные затраты.
«СХЕМА ГЧП В МЕДИЦИНЕ НЕЖИЗНЕСПОСОБНА»
– Построенный в 2019 году ФВЦМР в Димитровграде сможет вас потеснить на рынке услуг протонной терапии?
– Отличие ФВЦМР в Димитровграде от нашего центра как раз в том, что это не просто протонная терапия, а целый комплекс с набором различных технологий. Второй этап нашего плана предусматривал создание как раз такого центра. Нам жизненно необходимо собрать все «под одну крышу». Не может существовать медицина в виде одного лечебного метода. Если мы его не построим, нам будет очень трудно конкурировать с Димитровградом, даже если мы останемся лучшими в протонной терапии.
– После того как в ФВЦМР откроются остальные отделения?
– Через несколько лет после открытия в Димитровграде комплексных отделений и после того, как их специалисты накопят необходимый опыт. Сегодня у нас хотят работать многие молодые перспективные врачи, но профессионалы хотят заниматься медициной, а медицина возможна только комплексная – это командная работа различных специалистов, особенно в онкологии. Я здесь абсолютно солидарен с Михаилом Альбертовичем [Мурашко. – Vademecum], который говорит, что не должно быть избирательности, фрагментарности.
Более того, я думаю, что частная медицина может быть либо очень простая, как стоматологический кабинет, кабинет гинеколога, либо реальная, настоящая, в виде специализированного центра. Многопрофильный, онкологический, офтальмологический, но это должно быть в полном объеме, середины здесь нет. И, конечно, должна быть возможность возвращать инвестиции. Необходимо в принципе определиться, нужны нам частные инвестиции в здравоохранение страны или нет.
– А варианты с ГЧП, концессии?
– Про концессию и ГЧП я не раз говорил: считаю, что эта схема в медицине нежизнеспособна. Было много разговоров о концессии в Великобритании, но посмотрите, что у них с медициной происходит. Сроки ожидания любой медпомощи превосходят там российские в разы. Они выбрали этот путь, а хорош он или плох, никто серьезно не анализировал. Хотя если чуть глубже копнуть, можно обнаружить, что в Великобритании не все так хорошо. Давайте за этим понаблюдаем. На мой взгляд, наличие «структуры тарифа», а точнее запрет тратить эти деньги на развитие, тот камень в плотине, который запирает поток частных инвестиций в здравоохранение страны. Система финансирования не стимулирует эффективность.
– Ваша инвестиционная программа в нынешних условиях завершена?
– Она будет сильно урезана.
– А ПЭТ ‑ центры, которые вы строите в регионах, что будет с ними?
– Если ничего не изменится, мы вынуждены будем сократить эти программы. Получается, что на зарплату мы можем заработать, а на развитие – нет. Я не жалею об инвестициях в протонный центр, мы бы еще раз это сделали, но нас это удручает. Наша мечта о создании лучшего в мире центра под угрозой. Хотя это не значит, что существующий порядок не может быть изменен.
– Вы всегда были в числе позитивистов, и на рынке вас так же воспринимали, потому странно слышать от вас чрезвычайно пессимистичные заявления.
– Дело в том, что я не понимаю, куда нам сейчас двигаться. Построим мы еще один ПЭТ ‑ центр или нет, не так принципиально.
– После получения вашим центром федерального задания по ВМП иностранцы и российские коммерческие пациенты останутся за бортом? Или вы сохраните какую ‑ то квоту для них?
– Давайте с иностранцев начнем. Я буду делать все, чтобы иностранцы лечились у нас. И даже не потому, что это деньги, а потому, что это реально демонстрирует наши возможности и квалификацию. Если люди приезжают из Австралии или государство Израиль присылает детей лечиться к нам в центр вместо США, то я считаю это признанием. И за этих пациентов я буду сражаться. Но мы не готовы отдать им больше 15–20% нашей пропускной способности, потому что у нас в стране очень много детей, нуждающихся в протонной терапии.
Теперь о коммерческих пациентах из России. Во ‑ первых, за два года работы у нас было всего несколько наших соотечественников, оплативших свое лечение. Больше того, ни одна российская семья не заплатила за лечение своего ребенка. За них платили либо местные бюджеты – Санкт ‑ Петербург, Москва, Московская и Ленинградская области, либо благотворительные организации, среди которых особенно хочу отметить «Русфонд» и «Линию жизни». Во ‑ вторых, я все последние годы добивался госфинансирования ВМП для частников. Мы строили этот центр для всех, а не только для богатых.
– Но вы же сможете реинвестировать в развитие средства, полученные от платных услуг?
У нас ограниченная пропускная способность, поэтому в какой-то момент увеличить поток пациентов станет возможным только за счет снижения качества. Но мы никогда не пойдем на компромисс по качеству оказания медпомощи.
И тогда у меня будет выбор: или мы делаем акцент на платных услугах и с каждым платным пациентом, в том числе иностранным, уменьшаем поток на одного российского ребенка, нуждающегося в протонной терапии, или режем инвестиционные программы. К первому варианту мы не готовы. Будем надеяться на здравый смысл и стараться изменить законодательство. Уж очень хочется осуществить мечту.